Глава вторая - Дорога в Академию художеств

Авиалайнер двадцать первого века пролетает расстояние из сибирских далей до среднерусской части нашей страны за четверть суток. Василий Суриков, закутанный в доху в конной повозке - кошеве, скользившей по санному тракту, преодолел тысячное расстояние за два месяца. Зато приметы местности, которые с высоты крылатого гиганта выглядят уменьшенными, словно в магазине игрушек, были досконально познаны красноярским путником через увеличительное стекло его зрения. Остановившись на пятый день дороги в Томске в гостинице с многообещающим названием «Мыс доброй надежды», Суриков послал письмо матери и брату, в котором подтвердил свою цель: «Я теперь еду до самого Питера». Его настроение разделил Дмитрий Лавров, направлявшийся на учебу в иконописную школу в подмосковной Троице - Сергиевой лавре: «Все хохочем, он за мной ходит, как нянька; укутывает дорогой, разливает чай, ну, словом, добрый и славный малый». По правилам вежливости были посланы поклоны «всем, всем» родственникам и в конце задан волнующий вопрос: «Отдал ли Саша карточку Бабушкиным?» Василий Суриков часто бывал в соседской семье и симпатизировал юной Анне Дмитриевне - Анюте, Аннушке.

В январе 1869 года Прасковья Федоровна получила известие из уральского Екатеринбурга. В новогодние и святочные праздники ее сын в компании с Лавровым побывал в театре и маскарадах, где удивил танцующих своим русским костюмом. Друзья заглянули в фотоателье и запечатлелись с артистичными шевелюрами длинных волос, придававшими сходство с бродячими комедиантами Счастливцевым и Несчастливцевым из комедии Островского «Лес». Суриков с удовлетворением заметил: «Я очень похож тут». Ему бы, правда, выступать с гитарой и пением романсов на провинциальной сцене и познавать успех у молоденьких поклонниц! Но судьба тянула к полосатым верстовым столбам, хвойным лесам, которые сменялись деревнями с печной дымкой над крышами. В Нижнем Новгороде медлительный возок сменился билетом на пассажирский поезд до Москвы. Освоение скоростного способа передвижения в вагоне второго класса было изложено в выразительном слоге: «Сильно бежит поезд, только ужасно стучит, как будто бы громадный какой конь». Летящий «по воздуху» состав, так что «дороги под собой не видно», доставил сибиряков в столицу древней Руси. «В Москве останавливались три дня, - написал Суриков, - и я осматривал тоже там достопримечательности: был в Кремле у Ивана Великого и всходил на эту колокольню; оттуда всю Москву как на ладони видно. Видел и Царь-колокол и Царь-пушку..., Красные ворота, Спасские, где шапку нужно снимать, памятник Минину и Пожарскому на Красной площади, ходил в Успенский собор, где коронуются цари, и прикладывался там к святым мощам...» Так состоялось знакомство с городом, где Сурикову предстояло прожить не одно десятилетие, хотя сам он об этом пока не думал. Попрощавшись с Дмитрием Лавровым, отправившемся в Сергиев Посад, он протянул билет кондуктору и занял место в купе петербургского поезда, который по его отзыву, летел «над громадной бездной, и когда глядишь туда, то ужас берет».

19 февраля 1869 года Суриков оставил багаж в гостинице «Москва» на Невском проспекте и отправился осматривать «все замечательности нашей великолепной столицы». Из письма от 23 февраля явствует, что он «был в Эрмитаже и видел все знаменитые картины», которые ранее разглядывал в черно-белых типографских оттисках на страницах иллюстрированных журналов. В Исаакиевском соборе он слышал певчих митрополита, на Сенатской площади остановился у статуи Петра I. На набережной Невы в дни Масленицы были сооружены снежные горы - «катушки», качели, карусели, балаганы. Смешавшись с толпой праздных петербуржцев он потешался над шутками скоморохов, протянув лотошнику с подносом мелкую монету, полакомился «всякой съедобной всячиной» - сбитнем, конфетами, яблоками и не удержался от восклицания: «Что-то еще впереди будет!» Жизнь представлялась Сурикову праздником под мраморными колоннами и вызолоченными карнизами, и он хотел уверить в этом не только домашних, но и Петра Ивановича Кузнецова, который снимал жилье на Спас-Преображенской улице. Получив одобрение от своего покровителя, он обратился в Академию художеств, где инспектор, педантично-скучный, как и красноярские чиновники, сразу снял с лица просителя улыбку. Канцелярист долго искал папку с присланными из Красноярска рисунками и, равнодушно перебирая листы, констатировал: «Да вас за такие рисунки и мимо Академии пускать не следует». Казацкая кровь Сурикова вскипела, внук атамана потребовал включить его в список поступающих.
На экзамене он получил задание скопировать на бумаге слепок с античной скульптуры, поставленный на подиум. Привыкший вместе с Гребневым импровизировать на природе, Суриков специально не занимался рисованием гипсов - обязательным в программе официальной подготовки и обучения. Его работа, сданная в приемную комиссию, получила отрицательную оценку. Суриков захлопнул туго поддавшуюся дверь Академии художеств и вышел на набережную Васильевского острова, охваченную сквозным ветром. Отбросив мысль о провале, он залюбовался погожим апрельским днем, бросавшим солнечные блики на выстроившиеся по линейке фасады дворцов. Восьмиколонный портик венчал творение архитектора Джакомо Кваренги - Академию наук, связанную с именем крестьянского сына Михаила Ломоносова, который пешком пришел из Архангельской губернии, дабы явить блестящие способности во многих областях знаний. Выходец из низов постоянно конфликтовал с надменными коллегами. Когда возник вопрос об его отставке, Ломоносов заявил: «Нет, разве что Академию отставите от меня». Рядом располагался дом Александра Даниловича Меншикова - уличного торговца, которого Петр I возвысил до титула светлейшего князя и соратника в государственных реформах.

Примеры простолюдинов, служивших Отечеству, возникали перед глазами Василия Сурикова. Он подошел к ступеням, ведущим к причалу, разорвал отвергнутый экзаменаторами рисунок на куски и пустил по руслу Невы. Упали они на дно реки или, как сказочный кораблик, устремились к златоглавому граду? В сентябре 1869 года на Благовещенскую улицу отправилось письмо: «Пишу вам, что я нахожусь в вожделенном здравии - это раз, а во-вторых, я поступил в Академию в начале сентября, и теперь каждое утро подымаюсь со своей теплой постели в восемь часов и храбро шагаю по роскошным, да только грязным, по случаю сентября, петербургским улицам на Васильевский остров, в Академию на утренние лекции». Позади остались летние месяцы упорных занятий в рисовальной Школе общества поощрения художников, где Суриков освоил за короткий срок трехлетний курс в классе Михаила Васильевича Дьяконова. Наконец, в августе он выдержал конкурс и был принят в Академию художеств.