Глава одиннадцатая - Рубежи века в живописи Сурикова, продолжение

Кроме письменных, на бумагу переходили впечатления Кончаловского в избыточном градусе красок: «Этот желтый песок, синее небо и совершенно изумрудные тени на песке. И когда я потом писал бой быков, я все боялся взять краски в полную силу - никто бы не поверил такой невероятной яркости в цвете». Усиленного колористического спектра добивался и Суриков, когда в солнечных ударах мазков воспроизводил на листах террасы белоснежных, брусничных, синих тонов, господствовавших в ступенчатой архитектуре улиц Севильи и Гренады, когда с пылом включился в собственный «Бой быков». В этюде «Валенсия» его кисть вознесла в лазурность небосвода мощный ствол пальмы, похожий на его собственный характер, устойчивый во всех жизненных колебаниях земной коры.
Брачный союз Петра Петровича Кончаловского и Ольги Васильевны Суриковый скрепил на венчании в Хамовнической церкви Михаил Александрович Врубель. Его жизнь, полная нервного перенапряжения, рано оборвалась, когда ему исполнилось 54 года. Суриков отзывался о создателе титанического образа «Демона», одиноко восседавшего на горной вершине, в превосходной степени: «Это художник большой внутренней силы». В одной из личных встреч Василий Иванович напомнил Врубелю об объединявшей их позиции живописной школе: «А вы ведь тоже чистяковец!» Михаил Александрович занимался в Академии художеств у Павла Петровича Чистякова, признававшим «очень даровитые работы» своего ученика, которые он видел в 1906 году на выставке объединения «Мир искусства».

Внимание Сурикова влекли инфернальные картины Врубеля «Пан», «Царевна-лебедь». Схожим мифологически-потайным ключом он открыл замысел картины «Посещение царевной женского монастыря». Она создавалась в гостинице - пансионате «Княжий двор» на Волхонке, где Суриков жил после возвращения из Испании. Здесь снимали комнаты композитор Скрябин, скульптор Опекушин, останавливался во время приездов из Петербурга Репин. Василий Иванович познакомился с семьей Анатолия Михайловича и Валентины Антониновны Добринских, прибывших в Москву во время японской войны с Дальнего Востока. Их дочерям Василий Иванович рассказывал об общении с Львом Толстым и посещении имения в Ясной Поляне. «Не ездок я в гости ни к писателям, ни к художникам, - пояснял он. - От Толстого из Ясной Поляны не знал прямо как быстрее домой вырваться, а у Репина его жена меня так сеном накормила, что не знаю, как я жив остался». «Заболевшим и одержимым» Суриков вернулся из поездки в Испанию, по вечерам он показывал сестрам Добринским зарисовки боя быков, испанских Кармен, отплясывавших в красных туфельках на площадях. Удовольствие доставили девушкам его подарки - испанская шаль, кастаньеты и веера. С эпикурейкой Галиной Анатольевной Добринской Василий Иванович слушал премьеры в опере Зимина, делился впечатлениями о выступлениях покорившей его пластикой Айседоры Дункан: «Ведь нельзя сказать, чтобы и красива была, но какая гармония в ее теле». С юмором он комментировал влюбленность его знакомой в драматурга Леонида Андреева, ходившего в бархатной блузе и вызывавшего своим элегическим видом и мистическими пьесами восторг у поклонниц. В другой сестре - Анастасии Анатольевне Добринской преобладали черты стоика. Она была необщительной, замкнутой в себе и после окончания гимназии мечтала уйти в монастырь. «Мы с ней и с Василием Ивановичем бывали весной в Страстном монастыре, - рассказывала Галина Анатольевна Добринская. - Там сестра подолгу беседовала с настоятельницей, бывшей княгиней или графиней, которая соблазняла Асю "поэзией" монастырской жизни, а мы с Василием Ивановичем предпочитали чай у настоятельницы (он был крепкий), лакомились вкусными горячими просфорами и любовались цветущими яблонями в монастырском саду».

Среди свежей зелени деревьев Суриков написал портрет Анастасии Добринской. Девушка с длинными «боярскими» косами была одета в голубое батистовое платье, словно облако покрывавшее ее грудь и плечи. Художник не отказал себе в удовольствии посоревноваться с импрессионистом Ренуаром и окружил натурщицу обилием оттенков дневного освещения, перемежавшихся с лепниной листвы, составившей фон картины. Иную - чисто русскую гамму художник ввел в полотно «Посещение царевной женского монастыря», где на первом плане выступала врубелевская пава - Анастасия Добринская, обряженная в парчовую мантию и кокошник с самоцветами. Свечение окладов икон, создаваемое огоньками лампад, контрастировало в композиции с коричнево-зачерненными одеяниями бледных и скоромных послушниц. Религиозный подъем, охватывавший царственную особу, выразился в ее экзальтированном лице, пальцах, сложенных в крещении перед иконой Божьей матери с младенцем. Художник рассказывал, что образ царевны привиделся ему осенью на всенощной службе праздника Покрова, происходившей в храме Василия Блаженного. Хотя картина, оконченная в 1912 году, не иллюстрировала конкретный исторический эпизод, выражая суть средневекового обряда, по которому дочери русских царей обрекались на обет безбрачия и проводили свое замкнутое житие в монастырских стенах.
Сюжет из книги Забелина о келейной уединенности царских особ осмысливался художником через призму начала XX века, когда религиозность проявлялась не только в аскетизме плоти, но и в духовном наполнении человеческой личности. Суриков выражал ее откровение в героинях своего полотна, когда они сочувствовали православному состоянию царевны, прощавшейся с усладами отцовского дома. На фронтальном плане картины Василий Иванович изобразил склонившуюся в поклоне монахиню, для образа которой позировала подруга сестер Добринских Екатерина Головкина. У выхода из церкви он написал боярышню - Галину Добринскую в золоченом платке, глядевшую, по его мысли, «в жизнь». Эта была перенесенная в утраченное столетие его современница, о симпатии к ней Суриков говорил: «Ты обладаешь большим даром, чем красота: в тебе много обаяния, очарования, женственности...»