Глава восьмая - «Затмение» в судьбе художника, продолжение
В апреле 1888 года Александр Иванович раскрыл конверт с подписью «Брат твой В. Суриков». Строки письма покачнулись перед его глазами: «Прочти один. Милый Саша! Ты, я думаю, удивляешься, что я долго не писал. С 1 февраля началась болезнь Лизы, и я не имел минуты спокойной, чтобы тебе слово черкнуть. Ну, друг Саша, болезнь все усиливалась, все лучшие доктора Москвы лечили, да Богу нужно было исполнить волю свою... Чего тебе больше писать? Я, брат, с ума схожу. 8 апреля, ... в пятницу, на пятой неделе великого поста, ее, голубки, не стало. Страдания были невыносимы, и скончалась, как праведница, с улыбкой на устах. Она еще во время болезни всех простила и благословила детей. Теперь четырнадцатый день, как она умерла. Я заказал сорокоуст. Тяжко мне, брат Саша. Маме скажи, чтоб она не горевала, что было между ней и Лизой, она все простила еще давно... Вот, Саша, жизнь моя надломлена; что будет дальше, и представить себе не могу...»
Три месяца Суриков не отходил от постели жены, выхаживая свою «голубушку» так, как она когда-то исцелила его от воспаления легких. Ему пытался помочь Лев Николаевич Толстой, видевший в исхудавшей Елизавете Августовне угасание маленькой княгини из «Войны и мира». Проповеди писателя о бренности плоти утомляли его собеседницу и она попросила Василия Ивановича прекратить визиты Толстого. Суриков со свойственным ему запалом не сдержался в очередной приход Льва Николаевича: «Убирайся прочь, злой старик!» Они не виделись после возникшей обиды несколько лет, и только стараниями коллег их отношения были возобновлены.
Елизавета Августовна Сурикова была похоронена на Ваганьковском кладбище. Овдовевший Василий Иванович лично выполнил рисунок для решетки над надгробием жены. Разделивший его горе Михаил Васильевич Нестеров вспоминал: «Он после тяжелой, мучительной ночи вставал рано и шел к ранней обедне. Там, в своем приходе, в старинной церкви он пламенно молился о покойной своей супруге, страстно, почти исступленно бился о плиты церковные горячим лбом... Затем, иногда в вьюгу и мороз, в осеннем пальто бежал на Ваганьково и там, на могиле, плача горькими слезами, взывал, молил покойницу - о чем? О том ли, что она оставила его с сиротами, о том ли, что плохо берег ее? Любя искусство больше жизни, о чем плакался, о чем скорбел тогда Василий Иванович, валяясь у могилы в снегу? Кто знал, о чем тосковала душа его?»
Нестеров близко воспринял печаль товарища, будучи охваченным переживаниями о безвременном уходе своей первой жены Марии Ивановны. Во времена семейных потерь их общение стало для обоих необходимым: «Лишь мы могли понять некоторые совершенно исключительные откровения, лишь перед нами на какое-то мгновение открылись тайны мира. Мы тогда, казалось, с одного слова, с намека понимали друг друга. Мы были "избранные сосуды". Беседы наши были насыщены содержанием, и содержанием до того интимным, нам лишь доступным, что, войдя третий, ему бы нечего было с нами делать. Он бы заскучал, если бы не принял нас за одержимых маньяков в бредовом состоянии... Так высоко парили мы тогда над этой убогой, обиженной судьбой, такой прозаической, земной планетой. Вот чем были мы тогда».
В мастерской на Смоленском бульваре Суриков рвал один за другим, казалось, ненужные этюды. В общую кипу за ненадобностью был положен живописный «Букет», размером с почтовую открытку, созданный в пору работы над «Сценой из римского карнавала», когда пленительную итальянку засыпали цветами пламенные воздыхатели. В зелено-синих тональных переходах фона, оттенявших прелесть розовых лепестков, Василий Иванович отрабатывал приемы импрессионистических рефлексов. Сейчас он был готов расстаться с утраченной радостью, вручив кусочек холста на картоне случайному посетителю. Через век он всплыл на траве летней выставки в московском парке Измайлово, и его владелец - немолодой живописец не догадывался, что к «Букету» прикасалась рука Елизаветы Августовны Суриковой...
От горя никуда не убежишь, хоть на край света побеги... Он признался в этом в письме к археологу и историку искусства Андриану Викторовичу Прахову, отказавшись от приглашения приехать в Киев, где Виктор Михайлович Васнецов выполнял фрески во Владимирском соборе. Известие о смерти Елизаветы Августовны привез его брат Аполлинарий Васнецов. Прахов написал в Москву: «В.М.Васнецов взволнован так же глубоко, как и мы; эта минута дала нам понять, что, несмотря на кратковременность встреч, на дальность нашего местожительства, мы свои, тесно связанные узами, более сильными и более тесными, чем узы крови».
Взамен кисти Василий Иванович брал в руки библию, набросав на одном из ее листов родословную от есаула, сподвижника Ермака до притихших в детской комнате дочерей. Заботу об Ольге и Елене приняла на себя приехавшая из Петербурга Софья Августовна Кропоткина. Не оставил в беде брата сердобольный Александр Иванович Суриков. Летом 1888 года он оказался в Москве, Василий Иванович принялся показывать ему достопримечательности. Они побывали на спектакле Малого театра «Горе от ума», в Большом театре слушали оперу «Жизнь за царя». Александр Иванович вспоминал: «Ездили с ним в Питер, и, благодаря Васеньке, я осмотрел храмы, некоторые дворцы, музеи, зверинцы и т. п.». Он убедился, что брат, благодаря поездке «несколько развлекся», однако, как истинный сибиряк, не мог долго оставаться в больших городах: «Везде было хорошо и интересно, но дома лучше, и я, соскучившись о маме и доме, стремился в Красноярск, куда выехал 31 августа».
Осенью и зимой заботы о дочерях полностью легли на плечи Василия Ивановича. В письме родным с датой 12 января 1889 года он написал, что в Новый год его посетили Третьяковы, на праздник детей позвали Поленовы и подарили сладости. В суриковской квартире поставили елку, наряженную девочками. Отец заказал им новые платья и был доволен: «Хотя они ничего у меня - чистенькие». В весеннем письме Суриков обсуждал переезд на постоянное житье в Красноярск. Он советовался с братом, как поступить с оставленным в Москве имуществом и горевал о том, как расстанется с «Аилинькиной могилкой»: «Все хоть поплакать там и панихиду отслужить можно. Не знаю, как я это перенесу».
|