Глава одиннадцатая - Рубежи века в живописи Сурикова
В день вернисажа на двадцать седьмой передвижной выставке Суриков подошел к незнакомому ему скульптору и одобрил его статую «Каменобоец». Сердце Сергея Тимофеевича Коненкова забилось: «Сам приметил меня - Суриков!» Его взгляд сразу вылепил внешность создателя картины «Переход Суворова через Альпы»: «Ладный и крепкий, с широким размеренным шагом, увенчанный черными пенистыми кудрями. Все в нем было свое, суриковское, типичное для него. Проникновенный, чистый взор, и будто написанный кистью алый и ровный рот, и спрятавшаяся в глазах казачья "лукавинка", и неожиданно мягкое пожатие большой и сильной руки».
«Каменобоец» скрепил отношения Сурикова с Коненковым. Это был отлитый в бронзе типаж русского человека, который он постоянно искал в поездках по России, размечал в этюдах, затем включал в эпохальные композиции. Для входившего в искусство ваятеля в представленной у передвижников скульптуре выразилась его родственная близость к крестьянскому укладу в деревне на реке Десне, где он провел детство. Во время учебы в Рославле он был примечен скульптором Михаилом Микешиным и по его совету поступил учиться в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. «Каменобоец» являлся дипломной работой Коненкова, за которую он получил большую серебряную медаль. Сергей Тимофеевич положил в основу своего произведения внешность земельного рабочего Ивана Куприна, которого он называл: «Настоящий Лев Толстой из народа».
Из-за постоянной занятости Суриков отказывался от преподавательской деятельности, но чем больше настигала его слава, тем сильнее он жаждал собственного обновления живописной палитры и видел эту возможность в общении с поколением, осваивавшим изобразительные пенаты на рубеже XX века. В свою очередь, набиравшая планерность крыльев напористая стая нуждалась в его основательном опыте монументалиста. Сергей Тимофеевич Коненков, вспоминая беседы с Суриковым, писал: «Его высказывания об искусстве служили для меня, как и для других молодых художников, своеобразной энциклопедией, откуда черпали мы знания, крайне полезные. Суриков безгранично любил природу. Помню, он говорил так: "Учиться в Академии нужно, но не очень следовать за указаниями академиков. Искусство - оно большое, и ему не вместиться в академических стенах, - Суриков взмахивал при этом обеими руками. - Природа! Она велика, и вот где истинная школа художника!"»
Коненков с удовольствием отмечал, что Василий Иванович не только в живописи, но и в жизни не терпел ничего «напомаженного, прилизанного, выполненного в угоду салонным вкусам». Он был свидетелем сцены, когда Василий Иванович посмеялся над дорогой мебелью, которую приобрел промышленник и коллекционер Михаил Абрамович Морозов: «Гарнитур ему не понравился. Это была безвкусная мебель с бьющими на эффект украшениями... Суриков, к неописуемому ужасу Морозова, вскочил ногами на диван и поддакнул лукаво: "М-да, пружины добротные..."»
Сергей Тимофеевич приходил в московскую квартиру, снятую Суриковым в доме Полякова на углу Тверской улицы и Леонтьевского переулка, в компании с Петром Петровичем Кончаловским. Они были единомышленниками и испытывали готовность познавать неизведанные материки на карте современной культуры.
Василий Иванович бывал в семье Кончаловских и общался со старшим Петром Петровичем, в честь которого назвали его сына. Он занимался издательским делом, открыл на Петровских линиях книжный магазин. Кончаловский предложил Сурикову иллюстрировать вместе с Врубелем, Коровиным, Серовым юбилейное издание Лермонтова. В гостеприимный дом с отцом приходили Ольга и Елена, дружившие с ровесником - младшим Петром Кончаловским. Обратив внимание на его портреты домочадцев, Суриков авторитетно сказал старшему брату Максиму: «Брат ваш очень способный человек».
Василий Иванович тоже взялся за кисть, чтобы запечатлеть выросших дочерей. Ольга, его помощница и первая советчица, унаследовала казацкую полноту и широкие плечи, ее круглое лицо оттеняла светлая кофточка с темным шарфом, завязанным в виде галстука. На портрете девушка была открыта миру и в ответ мир дарил ей радость. Елена мечтала после окончания гимназии поступить на сцену. Суриков изобразил ее в акварели, где дочь держала в руках раскрытую книгу и грезила о ролях в театральном крае, скрытом за занавесом.
Весной 1900 года Василий Иванович и его любимицы отправились в путешествие по знакомым европейским городам. На юге Италии в Неаполе они убедились в непредсказуемом норове вулкана Везувия, о чем Суриков поспешил поделиться в письме к брату: «Он довольно смирный теперь, а назад две недели были извержения. Но и теперь иногда вылетают довольно густые дымовые кучи». В вечном городе античности - Риме семья занялась осмотром архитектурных шедевров: «Сегодня были в соборе Св. Петра и поклонились святым мощам его, а вчера мощам Св. апостола Павла... Были в Колизее, где во времена римских цезарей проливалась кровь древних христиан. Вообще на каждом шагу все древности 1000-летние». В конверт, отправленный в Красноярск, художник вложил рисунок, где сопоставлялись размеры кафедрального католического собора и православной колокольни Ивана Великого. К нему был сделан соответствующий комментарий: «Собор Св. Петра около 70 сажен высоты, так что люди в нем, как мухи. Колокольня Ивана Великого в Москве поместится в нем вся там, где пишут евангелистов в парусах. Вот разрез».
|