Знакомство моей семьи с Василием Ивановичем Суриковым произошло не совсем обычно.
Состоялось оно в 1910 году в Москве, куда мы (семья Добринских) приехали во время японской войны с Дальнего Востока.
Наше детство - мое и сестры Аси - прошло в Сибири, где наш отец, Анатолий Михайлович Добринский, работал на постройке Сибирской железной дороги, затем во Владивостоке; там к нашей семье прибавился еще один член - родился брат Арсений.
Из Владивостока нам пришлось выехать в двадцать четыре часа - началась война с Японией.
Приехав в Москву, мы довольно долго жили в гостинице «Княжий двор», что на Волхонке.
Это была уютная, не очень большая гостиница, где жили преимущественно семейные Постоянные жильцы. Помню, там одновременно с нами жили композитор Бларамберг, Скрябин и другие.
При гостинице был небольшой сад, куда мама отправляла на прогулку Арсения.
Скоро брат стал куда-то исчезать из сада. На тревожные вопросы мамы - где он бывает? - отвечал, что ходит к одному человеку, который очень интересно рассказывает и рисует ему лошадок.
Мама сказала, что ей не нравятся «визиты» брата к неизвестному человеку.
Вскоре брат, выйдя на прогулку, быстро, вернулся, ведя за руку несколько смущенного, улыбающегося человека.
- Вот, мама, ты хотела посмотреть, у кого я бываю. Вот этот человек! На минуту воцарилось неловкое молчание, потом все весело расхохотались, и незнакомец сказал:
- Я - Суриков. Василий Иванович Суриков. Художник. Так просто вошел Василий Иванович в нашу жизнь.
Это был человек среднего роста, коренастый, с умными проницательными глазами, с очень густыми, длинными с проседью волосами, маленьким ртом, небольшой бородой и усами.
Говорил сильно на «о» - «окал».
Был у него очень характерный жест: он взбивал правой рукой волосы над ухом, кверху.
Когда был чем-нибудь взволнован, у него двигались на лице желваки.
Он казался очень моложавым, живым и веселым. Он как-то со всеми нами сразу нашел общий язык. Узнав, что мы тоже из Сибири, Суриков много рассказывал нам о своей жизни в Красноярске, о родных, о своем детстве.
Рассказчик он был замечательный! Во всех рассказах его было так много своеобразного колорита, лирики и любви к людям. С особенной нежностью он рассказывал о матери, сестре Кате и о жене.
Рассказывал он так, что даже теперь, по прошествии шестидесяти лет, многое из его рассказов ясно помню.
Раз как-то, в чем-то провинившись, он был выпорот отцом («строщу был казак!»).
Наказание было суровым, и Вася убежал из дому.
«Я долго шел с узелком в руках. Думы были горькие. Кругом, по обе стороны дороги, стеной стояла пшеница, вся розовая от закатного солнца. Над головой вились жаворонки, от пения которых хотелось плакать.
Мысленно я был дома. Представлял себе мать и сестру плачущими, а отца терзающимся горьким раскаянием...
Оглянувшись, я вдруг увидел пыль над дорогой, услышал звук колес. Я быстро скрылся в пшенице. Сердце мое бешено билось. Необычайная радость охватила меня («ищут!»), но на дорогу я не спешил выйти. Мимо промчалась лошадь, а в знакомой пролетке я увидел маму и сестру Катю.
Обе горько плакали. Этого вынести я уже не смог. С криком: «Я тут вот где я!» - я выскочил на дорогу и очутился в объятиях близких».
Василий Иванович любил и умел слушать. Причем он охотно выслушивал все рассказы мои и моей сестры о гимназической жизни. Ася была моложе меня на два года и в 1911 году, когда я стала студенткой Высших женских курсов, еще училась в гимназии. Суриков слушал о моих профессорах, читал и критиковал мои рефераты.
По вечерам мы все собирались за чайным столом, где делились впечатлениями дня или читали вслух.
Читала обычно я; иногда Василий Иванович.
Он очень любил рассказы Мопассана.
Прочли мы вместе вслух «Юлиана Отступника» и «Леонардо да Винчи» Мережковского.
Не принимая философии Толстого, Суриков любил его романы. Льва Николаевича знал лично и был у него как-то в Ясной Поляне.
У меня была полоса увлечения творчеством Л.Андреева.
Это совпало с приездом Андреева в Москву в связи с постановкой его пьесы в Художественном театре.
Леонид Николаевич был у нас несколько раз и встретился как-то с Василием Ивановичем.
Мне очень нравился Леонид Николаевич, этот красивый человек с большими, всегда лихорадочно блестевшими глазами. Он увлекательно рассказывал о фиолетовых скалах и голубых фиордах Финляндии, о своей белой яхте и приглашал нас всех летом к нему.
- Василий Иванович, умоляю вас,- обратилась я к Сурикову, воспользуемся приглашением Андреева, поедемте к нему в Финляндию.
- Нет, нет! - ответил он.- Не ездок я в гости ни к писателям, но к художникам. От Толстого, из Ясной Поляны, не знал прямо как быстрее домой вырваться, а у Репина его жена меня так сеном накормила, что не знаю, как и жив остался.
|