В 1896 году я переехал на жительство в Иркутск. В 1905 году я ехал в Петербург и заехал в Москву к В.И.Сурикову. Всего 4 дня назад как была открыта Передвижная выставка картин в Москве, на которой стояла картина Сурикова «Разин». Сурикову хотелось слышать мое мнение о картине, мы уговорились с ним назавтра в 8 часов утра посетить выставку, а пока сидели вечером за чаем и говорили о том, о сем, и главное о войне с Японией. Суриков питал надежды на помощь адмирала Небогатова, который был отправлен с флотом на Дальний Восток. На другой день в 8 часов утра мы уже были на выставке, одни (выставка открывалась в 10 часов утра). Картина «Разин», грандиозных размеров, произвела на меня невыгодное впечатление. Я молчал, а Суриков понуждал меня высказаться. Я сказал: «Василий Иванович, а не будете сердиться за откровенное слово?» - «Только так, Михаил Александрович, откровенно!» Я старался как можно мягче высказать свое мнение: «Видите ли, Василий Иванович, Разин сам по себе безусловно хорош. Тип Разина собирательный. Ни одна из славянских народностей целиком, пожалуй, не припишет его себе. Хороши типы его ватаги. На редкость хорош. Кольцо, на носу баркаса. Хорош в своем роде вот этот медведь, с громадными руками. Но вот в чем беда - между всеми ними нет связи, и в особенности между ватагой и Разиным...» Долго Суриков стоял перед своим полотном. Я посмотрел выставку, подошел к нему и стал за его спиной. Неожиданно он повернулся и пожал мне крепко руку. Мы молча с ним вышли, простились и расстались. Не могу точно сказать, когда у нас был разговор по поводу преобразования Академии художеств. Говоря об этом событии, Василий Иванович рассказал мне, как его приглашал И.Е.Репин занять место профессора-Дело было на каком-то собрании художников, забыл каком, кажется, на съезде перед открытием Передвижной выставки. Был такой шуточный эпизод. «Сижу я на диване, - рассказывал Суриков, - а Репин стоят передо мной и все просит меня на работу в Академию. Мне это было смешно и досадно. Я и говорю ему: «На колени!» Представьте себе, стал на колени. Я расхохотался и сказал ему: «Не пойду!» Вот и все, что мог я вспомнить из своих встреч с В.И.Суриковы» - «записи разговоров, которые мы с ним вели и которые я хотел сохраните погибли в 1907 году.

...Когда, не помню, ехал я через Москву, был у В.И.Сурикова. В Москве как раз была Передвижная выставка. На выставке стояла кapтинa «Переход Суворова через Альпы». Мы отправились с ним вместе на выставку. Говоря о картине, Суриков обратил мое внимание: «Посмотрите на этого старого казака, испытанного в боях. Дрогнул. Страшно. Крестится и ринется в пропасть, как и тот солдат, который уже летит туда. Я долго бился над этим солдатом. Не летит в пропасть, да и только, а когда я неестественно поднял его локти вверх, - полетел... Приходится иногда утрировать, чтобы добиться нужного впечатления. Я ездил в Альпы и зарисовал место перехода с натуры. Какой там ужас! Не верится как-то, чтобы даже Суворов мог перейти в этих местах Альпы».

В приезд Сурикова в Красноярск в 1889 году услыхал он, что в Учительской семинарии есть хорошая подзорная труба; пожелал показать своим дочкам луну. В назначенное время мы с детьми явились в семинарию. Я с преподавателем П.С.Проскуряковым несли во двор станок с трубой и застряли в дверях. Протискиваясь через дверь, вздумали подурачиться и запели «со святыми упокой». Вдруг Суриков как закричит: «Что вы, что вы делаете!..» Мы сразу прикусили языки. Надо сказать, что в это время Суриков переживал острую религиозность. Не сразу он успокоился, а мы, как школьники, попавшиеся в нехорошем деле, в смущении не знали, что нам делать. Проскуряков оправился и начал настраивать трубу. Настроивши, предложил Сурикову смотреть на луну. Суриков и дети были в восторге от обозрения луны. Настроение у Сурикова изменилось, он был с нами любезен, чувствовалось, что хотел сгладить этот инцидент. Как и все люди, не обладающие красноречием, Суриков всегда говорил несколько в шутливом тоне и чуть-чуть с добродушной иронией, - почему некоторые считали его насмешливым. Но когда Василий Иванович говорил один на один с человеком, которого уважал и которому доверял, то в своей задушевной речи возвышался до большой поэтической красоты языка и мыслей. В области же искусства Суриков не имел ни поверенных, ни друзей. Он был одинок. Сурикова вполне никто не понимал как художника и как человека. Даже такие столпы искусства, как И.Е.Репин, не могли понять, почему Суриков отказался принять участие в строительстве обновленной Академии художеств. К слову, после отказа Сурикова от преподавания в Академии, Репин как будто недолюбливал Сурикова и даже позволил себе сказать ему при осмотре картины «Разин»: «Вы все, Василий Иванович, чем дальше, тем больше преуспеваете в технике», а Суриков чем дальше, тем больше игнорировал технику, что ярко сказалось в его картине «Разин». Но когда хотел того, Суриков был хорошим техником кисти и рисунка, в чем не трудно убедиться при осмотре его работ.