Суриков - наша гордость. Наш народ свято хранит благодарную память о художнике, оставившем своей Родине великое наследие в своих бессмертных полотнах.
Еще будучи учеником Училища живописи, я впервые увидел В.И.Сурикова. Он беседовал с Л.Н.Толстым в вестибюле Училища (Лев Николаевич поджидал свою дочь Татьяну, которая училась у нас). Появление Сурикова в Училище живописи было нередким. Он любил заходить в классы своих друзей-передвижников - профессоров Поленова, В. Маковского, Прянишникова, Неврева, С.Коровина.
Однажды разнесся слух, что Суриков будет преподавать в Училище живописи. Это нас очень взволновало и обрадовало. Мы с нетерпением ждали того дня, когда Суриков появится у нас. Дни проходили, а Сурикова все не было. Тогда мы обратились к С.Коровину: когда же наконец будет преподавать у нас Суриков. Но Коровин нас огорчил, сказав, что Суриков наотрез отказался преподавать, объяснив, что у него так мало временя для работы над картинами, а жизнь так коротка.
Ярко запомнилась мне одна неожиданная встреча с Василием Ивановичем, когда мы, ученики Училища живописи, пошли после вечерних классов поиграть на бильярде в трактир «Саратов», куда неоднократно заглядывали и раньше. Это было близ Юшкова переулка, у Сретенских ворот. Войдя в трактир, мы поднялись на верхний этаж и в большом зале, где был оркестрион, увидели в стеклянную дверь сидящих за чайным столом В.Е.Маковского, Л.Н.Толстого и В.И.Сурикова. Мы замерли при виде их и остановились смущенные, не решаясь двинуться, а идти нам надо было через этот зал. Стоявший тут половой, увидев нашу растерянность пояснил: «Они к нам изволят иногда захаживать».
Мое близкое знакомство с Суриковым произошло на собрании Товарищества передвижников в Училище живописи, где я присутствовал, будучи уже членом Товарищества.
Суриков захватил внимание всех присутствующих своими рассказами о поездке за границу; особенно взволнованно говорил он о художниках Тинторетто, Веронезе, Тициане. Меня поразила красочность его рассказов и необыкновенная, глубокая любовь к своей Родине. Он говорил, что, когда, подъезжая к нашей границе, увидел в окно вагона наших русских солдат-пограничников в белых рубахах на загорелых телах, то ему захотелось обнять их, очутиться рядом с ними, ступить на родную землю; и закончил пословицей: «В гостях хорошо, а дома лучше!»
Мне хорошо помнятся часы и дни, проведенные в Историческом музее, где в верхних залах устраивалась передвижная выставка (я был одним из ее участников и устроителей). На эту выставку Суриков дал картину «Степан Разин». И вот помню, когда Василий Иванович пришел и увидел свою картину на фоне обивки темно-сизого цвета, страшно огорчился и сказал: «Вся моя теплота в картине исчезла, и Волга сделалась дисгармоничной...»
Мне пришлось позвонить художнику Голову, моему товарищу, работавшему в Большом театре. Голов вызвал маляров, которым, по указанию Сурикова, удалось добиться подходящего цвета фона. Наутро пришел Суриков, он был очень доволен и сказал: «Вот теперь моя Волга ожила, и она такая, какой я ее представлял».
Картина была повешена на новом месте и при дневном свете прекрасно выглядела.
Суметь показать картину так, чтобы она звучала, - это дело трудное, важное и требует особого умения от устроителей выставки. Часто бывает так, что на выставках картины проигрывают, принося разочарование художнику.
Зимний день угасал. Были сумерки. Картина «Степан Разин», поставленная в одном из залов выставки, освещалась только рассеянным светом от больших уличных фонарей, стоящих около здания музея. В зале было тихо. Мы сидели тут же, как вдруг Суриков сказал мне: «А знаете что я, кажется, не подписал свою картину, пойду возьму краски и подпишу». Василий Иванович встал перед картиной на одно колено и стал ее подписывать. Его склоненная фигура показалась мне такой маленькой, что я невольно подумал: «Какая титаническая сила, какой огромный талант заключены в таком небольшом человеке!» Подписав картину, Суриков сказал: «Моя роль художника пока закончена, теперь я купец; я должен продать картину и иметь возможность писать другие и существовав с семьей лет пять, по крайней мере; ведь я выставляюсь в пять лет один раз».
Было уже темно, когда мы с Василием Ивановичем вышли через главный вход Исторического музея на Красную площадь. Падал тихий снег впереди - стены Кремля и силуэт Василия Блаженного. В это время на Спасской башне стали бить часы, Суриков остановился, весь ушел в слух и произнес: «Слушайте, слушайте глагол седых времен».
В руках у Сурикова был ящик с красками, я хотел взять у него, чтобы помочь, но он возразил: «Нет, нет, ящик я сам понесу, всю жизнь его сам носил». У меня было чувство большой гордости, что так близко иду с Василием Ивановичем Суриковым. Некоторым счастливым москвичам не раз приходилось видеть Сурикова идущим в зимние дни из своей квартиры которая находилась в Леонтьевском переулке, в доме Полякова. Среднего роста, всегда скромно одетый, с поднятым барашковым воротником, в такой же шапке, немного надвинутой на лоб, он шел по бывшей Тверской в сторону Исторического музея, где за дощатой перегородкой, в неотделанной части зала приютился писать свои картины, и то по счастливой случайности. В этой импровизированной мастерской Суриков и написал свои картины «Переход Суворова через Альпы» и «Степан Разин», которые я видел в процессе их созидания.
Вспоминается еще один яркий эпизод, когда Василий Иванович захотел показать военным специалистам свою только что оконченную картину «Переход Суворова через Альпы»: ему было интересно проверить впечатление и узнать мнение военных о картине. Мне посчастливилось быть при этом осмотре. Здесь присутствовали человек 15 военных - академиков и штабных офицеров. После глубокой тишины один из них, старший по рангу, обратился к Сурикову: «Всех нас, конечно, очень взволновала ваша картина, мы любим и очень уважаем вас как художника, но позвольте заметить вам, что у нас, военных, существуют определенные законы и положения при походах, а тем более в горах, - штыки должны быть сомкнуты. И потом, мне кажется, что Суворов у вас появился на коне как-то случайно, нет впечатления, что он весь путь шел вместе со своими солдатами». Никогда не забуду ответа Сурикова: «Я очень много думал над этой картиной. Мне хотелось создать образ Суворова как легендарного русского полководца, единственного полководца, не знавшего поражений. Его солдаты знали только одно слово - «вперед». Это полководец, о котором и песню сложили и сказку сказали. Говорите, штыки по уставу не сомкнуты; так ведь все походы Суворова были не по уставу».
|