В каждый из своих приездов в Красноярск Василий Иванович бывал у моих родителей. Со слов моей матери хорошо помню, что отец мой, будучи студентом петербургского Технологического института, по просьбе своего товарища по Институту Александра Петровича Кузнецова готовил Василия Ивановича по математике к вступительному экзамену в Академию художеств, и что это положило начало их знакомству, а затем и добрым отношениям между ними. Первое мое воспоминание о Василии Ивановиче относится к лету (июнь или июль) 1889 года. В этом году я поступил во II класс красноярской гимназии, мы жили на даче Г.В.Юдина. Василий Ивановне приехал к нам с двумя своими маленькими дочками. Когда во время разговора я вошел в столовую и поздоровался с ним, он, обращаясь к своим дочерям, сказал: «Вылитая тетя Соня, не правда ли?» - и несколько раз в этот вечер, обращаясь ко мне, повторял: «Тетя Соня». Помню как сейчас, в его мягком взгляде была глубокая грусть, и после того, как они уехали, я спросил мать, почему он такой грустный. Она объяснила мне, что он недавно потерял свою жену и вот теперь остался с двумя девочками-сиротками.
Второй раз я помню Василия Ивановича на «Столбах» в компании Шепетковских, Кузнецовых и как будто бы И.Т.Савенкова. Года не помню, но это было спустя несколько лет после первой встречи. Василий Иванович писал этюд панорамы, открывающейся с так называемой Архиерейской площадки.- В один из перерывов, обращаясь к сидевшим, он сказал: «Видел я Альпы швейцарские и итальянские, но нигде не видал такой красоты, как эта, наша сибирская. Наша природа такая своеобразная, чарующая. Краски, тон, общий колорит тоже особенно близкие нам». Это не дословное выражение, а лишь общая мысль его слов, которая запечатлелась в моей памяти.
В третий раз встречу с Василием Ивановичем я помню летом 1901 года, спустя полгода после смерти моей матери (Александры Александровны, урожденной Шепетковской). Он пришел к отцу, и они сидели на террасе нашего дома, выходившей в сад. Василий Иванович рассматривал альбом с фотографиями, в котором, кроме фотографий со знакомых и родных, были фотографии с картин Рафаэля и различных художников. «Не правда ли, - сказал он, обращаясь к моему отцу, - это ведь ее выбор? В этом выборе, как в капле воды, отразилась ее удивительно глубокая любящая душа, нежная психическая организация». В ответ отец заплакал, и Василий Иванович стал его утешать. Я ушел не в силах видеть слезы отца и побороть свои...
В последний раз я видел Василия Ивановича в Москве в ноябре 1902 года, когда с отцом и дядей (П.И.Рачковским) мы были у него в квартире (как будто бы в одном из переулков около Тверской улицы). Он очень радушно встретил отца и дядю, говорил о Сибири, восторгаясь красотами окрестностей Красноярска. Память не сохранила каких-либо отдельных ярких мыслей, но сохранилось общее впечатление о том, как сильно и глубоко любил Василий Иванович свою родину. Помню также рассказы родных о том, что одно из женских лиц в картине «Боярыня Морозова» (в непосредственной близости к саням, над головой смеющегося мальчугана в шапочке, закутанной шалью) Василий Иванович писал с родной моей тетки Екатерины Александровны Рачковской. Я хорошо помню, что в кабинете дяди висел в 90-х годах в рамке, по-видимому, один из вариантов эскиза, очень схожий по композиции с указанным персонажем портрет. Позднее (после 1901 года) я этого эскиза не помню среди вещей дяди. У Ивана Тимофеевича Савенкова имеется карандашный набросок В.И.Сурикова, сделанный с него (Ивана Тимофеевича) для картины «Стенька Разин».

А.А.Кузнецова-Ярилова о Василие Сурикове

С В.И.Суриковым я встречалась несколько раз, когда он приезжал в Красноярск и бывал у нас на даче в Бугачево. Первый раз я встретилась с ним, вероятно, в 1887 году, когда он вместе с женой и двумя маленькими дочерьми приехал летом в родной город. Василии Иванович был крепкого телосложения, бодрый и жизнерадостный человек, в противоположность ему жена его Елизавета Августовна была существом хрупким, и болезненным. Этот контраст особенно бросался в глаза, когда они были вместе. В характере Сурикова было много экспансивного. Ему ничего не стоило, например, вдруг передумать что-нибудь, принять какое-нибудь внезапное решение.
Из наших встреч припоминается такой курьезный эпизод. Однажды мы компанией решили совершить прогулку на знаменитые красноярские «столбы» (ныне заповедник). Суриков оказался одетым слишком щеголевато для такого путешествия - на нем был хорошо сшитый столичный костюм, отличная обувь. Однако он принял участие в прогулке, не рассчитав, что придется переходить несколько бродов через речушку Лалетину. При переходе через первый же брод Василий Иванович оказался перед тяжелой задачей. Стоял и думал, что делать. Вдруг махнул рукой и, попустившись костюмом, смело шагнул вперед. Мы очень смеялись над его видом. Помню я и тот «городок», с которого Суриков писал свою картину. Он был устроен за Торгашино близ селения Ладеек, на открытом месте. Группировка толпы очень хорошо передана художником, он несколько лишь видоизменил костюмы, взяв более старинные для некоторых персонажей. Для одной из женских фигур, насколько помнится, ему позировала Екатерина Александровна Рачковская, жившая в Красноярске. Ее он, кажется, рисовал несколько раз. Не раз мне приходилось слышать от него восторженные отзывы о сибирской природе» приволье и красках Сибири.