О В.И.Сурикове, как о большом художнике, я слышал давно, еще в восьмидесятых годах, когда я был учеником семинарии, от нашего директора И.Т.Савенкова. Рассказывали и о том, как Василий Иванович, будучи до этого писцом при губернском правлении, случайно попал в Академию художеств. Случилось это так. Был в городе пожар, тогдашний енисейский губернатор проявил на этом пожаре энергичное участие, вмешавшись в командование пожарной частью, порой доходил до комических положений. Василий Иванович также был на этом пожаре, все это видел и зафиксировал в своем беглом рисунке. Набросок этот, обежав все губернское правление, сделался достоянием сослуживцев Василия Ивановича, которые, узнав в комической фигурке свое высшее начальство, втихомолку пересмеивались между собою и только. Но каково же было изумление всех знавших про существование этого рисунка, и в особенности автора этого рисунка, когда узнали, что комический набросок в руках губернатора. О, ужас... виновному грозит гнев начальника. Однако губернатор, узнав в рисунке свою собственную персону, не только не рассердился на автора его, но проявил участие и впоследствии даже заручился согласием от П.И.Кузнецова на стипендию для определения даровитого рисовальщика в Академию художеств.

В 1875 году Василий Иванович окончил Академию, получив за программную картину «Милосердный самаритянин» степень классного художника и серебряную медаль. Впоследствии картина эта была подарена Суриковым семье Кузнецовых. Жюри Академии оценило ее в 5 000 рублей. Имея склонность к изящным искусствам, я искал знакомства с Василием Ивановичем, но сделать этого долго мне не удавалось. Василий Иванович жил в Москве и делал лишь периодические наезды в Красноярск. В один из таких приездов (кажется, это было в 1890 году) я осуществив наконец свое желание познакомиться с Суриковым. С первого же дня знакомства между нами установились отношения заочного ученика» самоучки и даровитого учителя. Не буду описывать внешность своего первого учителя, она довольно известна по фотографиям и репродукциям но подчеркну его характерную психологическую особенность (суриковскую манеру) рассказывать или вести разговор с оттенком тонкого добродушного юмора. Так однажды, в один из своих приездов в Красноярск, он зашел ко мне и увидел сделанную мною копию с картины профессора Венига «Дмитрий Самозванец и боярин Басманов у окна» засмеялся и воскликнул: «В которой части пожар», а потом пояснил, что эта картина слывет в Москве под этой кличкой. «Кстати, Вениг один из моих учителей, - сказал он, - большой любитель выпивок, частенько повторял перед своей аудиторией: «Не пейте вы, ребята, вино рюмками а пейте стаканами». В своих советах, как вести дело художественного самообразования Суриков всегда отправлял учиться к природе. «Натура, натура и натура» часто повторял он, когда я уходил от него после беседы. Или говорил: «Я похож на путешествующего доктора, а вы на пациента, даю вам советы и рецепты, а вы сами распознавайте ваши болезни и сами лечитесь. Такова доля самоучки». Реализм картины «Милосердный самаритянин» подкупил меня сделать с него копию. Картина была уже собственностью Красноярского городского музея. Копия была выполнена мною в течение месяца в том же масштабе. В один из приездов Сурикова (кажется, это был предпоследний, в 1900 году, за даты не ручаюсь) копия была представлена на просмотр самого мастера. Василий Иванович остался очень доволен моим исполнением и сказал: «С моих картин много было сделано копий московскими живописцами, но как они исказили лицо оригиналов! Какие уморительные рожи у моих персонажей, несмотря на надпись «написана с Сурикова».

Из общения с Василием Ивановичем выяснилось, что я больше скульптор, чем живописец, а потому, не бросая живописи, Василий Иванович советовал мне сосредоточить свое внимание на скульптуре. После этого определения я стал налегать на лепку. Первой моей работой в этом направлении была вылеплена фигурка «Христианская мученица» и мраморный барельеф «Христос в терновом венце». Относительно барельефа припоминаются некоторые подробности. Барельеф был сделан мною в деревне Торгашиной из валяющегося там» около мельницы, куска крупнозернистого мрамора. Вскоре я узнаю, что приехал Василий Иванович. Несу барельеф на просмотр своему учителю в город. Дорогой, не дойдя до Сурикова, по пути зашел я отдохнуть к своему сослуживцу, который, увидав мою работу, просит ее подарить. На подарок я согласился, но тогда, когда покажу Сурикову. Василий Иванович нашел мою работу вполне удовлетворяющей его художественное чувство, и когда услышал от меня, что барельеф уже нашел себе владельца, то воскликнул: «Вы сделали дорогой подарок! Куда он ему? Он его бросит, как человек, не понимающий в этих вещах. Не заносите его обратно, - я вам найду покупателя», и сейчас же написал письмо Е.П.Кузнецовой.