Глава девятая - «Покорение Сибири Ермаком»

В декабре 1891 года Суриков известил красноярских родичей: «Я начал "Ермака". Картина 8 аршин и 4». В письме был указан знакомый московский адрес: Долгоруковская улица, дом Збука. Эту квартиру Василий Иванович считал дорогой, но каждое из его произведений требовало значительной площади: «Беда в том, что для большой картины нужна большая комната, а большая комната находится всегда в большой квартире, а то бы нечего платить 60 рублей». После возвращения из Красноярска семья переезжала из одного жилья в другое, жила в доме Торопова на углу Цветного бульвара и Садовой улицы, в доме возле Страстной площади, и повсюду Сурикову после сибирского раздолья было тесно. «Скверно тут жить, - сетовал он. - На одном дворе три флигеля и в каждом по четыре квартиры... "четырехместная карета и в ней 12 седоков"». Художник надеялся наладить материальные дела после продажи «Взятия снежного городка». Он не спешил разворачивать полотно, не звал на его просмотр коллег, пока не заключил в золотую раму. Внутреннее чутье останавливало Сурикова, он не был уверен в благоприятном приеме картины: «Не знаю, какое она впечатление произведет. Я, брат, ее еще никому не показывал». Его сомнения имели веские основания. На девятнадцатую передвижную выставку не привез свои полотна Репин и тем самым Суриков лишился поддержки соратника. Илья Ефимович разошелся во взглядах с «коренниками» передвижничества по отношению к молодым художникам, к тому же он организовал в 1891 году персональную выставку в залах Академии художеств по случаю двадцатилетия творческой деятельности. Мастер экспонировал в ее стенах итоги своего труда наряду с новым произведением «Запорожцы, пишущие письмо турецкому султану», которое, несомненно, послужило бы украшением девятнадцатого смотра передвижников и своим народным настроем перекликалось бы с «Взятием снежного городка».

Масленичный холст Сурикова оказался в одиноком соседстве с жанровыми картинами И.Богданова «За расчетом», А.Степанова «Журавли летят», с непогодным пейзажем И.Остроумова «Сиверко», с минорным полотном Н. Ярошенко «В теплых краях», запечатлевшим страдавшую от чахотки жену В.Г.Черткова, последователя учения Толстого. Произведение не встретило поддержки и в кругах художественных критиков, один из них в «Русских ведомостях» полагал, что оно имеет чисто этнографический интерес, другой обозреватель из «Петербургского листка», демонстрируя свою «осведомленность», заявлял: «Странное явление на выставке - эта картина г. Сурикова, трактующего на огромном холсте старинную казачью игру на масленице в Сибири. Она, очевидно, рассчитана на большую силу колорита и письма и испещрена яркими красками, однако г. Суриков в погоне за эффектом не достиг желаемой цели». Отвечать недоброжелателям мастер не считал нужным. «Взятие снежного городка» отправилось на штурм настоящего зрительского мнения в передвижном составе по городам России, побывало в Киеве, Харькове, Полтаве, Одессе, представлялось на Всемирной выставке в Париже, получив там награду в виде серебряной медали. Через восемь лет работу Сурикова приобрел коллекционер Владимир Владимирович фон Мекк. В пору несправедливых разносов Суриков хотел получить совет у Чистякова, он послал в марте 1891 года письмо учителю с вопросами о живописной технике: «Знаете, что мне пришло в голову? При Вашей манере письма доискиваться высокой правды в натуре, которая требует долгого письма, мне кажется, не лучше ли брать более грубые и шероховатые холсты, которые дольше выдерживают свежесть письма? Вот было бы превосходно, если бы Вам своего монаха, а тем более эту красавицу, задумавшуюся девушку, перевести на такой холст и кончить роскошными тонами?» Речь шла о работе Павла Петровича над картинами «Монах» и «Аннушка», которые находились в его мастерской с середины восьмидесятых годов и не получали своего завершения. В пасхальную неделю Чистяков вместе с поздравлениями семье Сурикова вложил в конверт, пришедший из Петербурга, строки о его понимании задач искусства: «Я мало работал картин, но зато много учился, беседовал с природой, пытал ее со всех сторон, вдумывался и разрешал многое, многое - и понял. Все мои работы почти что не похожи одна на другую... И странно... у меня это выходит как будто не умышленно, очень просто... Я все-таки русский; а мы, русские, всего более преследуем осмысленность. По сюжету и прием; идея подчиняет себе технику». По поводу «шероховатости» тонов Павел Петрович продолжал придерживаться классической точки зрения: «При этом идея моей картины требует спокойствия; в тонах у меня есть робость, но есть и чистота - простота... Яркость красок от времени тускнеет; чистота вечно остается чистотой».

Павел Петрович Чистяков полностью оправдывал в изобразительной эстетике и человеческих поступках звучание своей фамилии. Но он никогда не делал из своих учебных занятий какой-либо догмы, поэтому внушенная им «чистота» своеобразно и многолико изливалась у Репина и Поленова, у Серова и Врубеля, упоминавшихся в его весенней переписке с Суриковым. Осмысленность в живописном труде Василий Иванович отправился искать в мае 1891 года в родных краях. Из Тюмени в благовещенский дом пришла весть о том, что Суриков вместе с дочерьми «застрял» здесь до следующего парохода, плывущего в Томск. Хотя перспективы пребывания казались скучными, с дорожными блокнотами художник не расставался. На одном из эскизов он поставил надпись «За Волгой, на Каме». Искусствоведы в дальнейшем сочли его первотолчком к композиции «Покорения Сибири Ермаком». С.Н.Дружинин в книге «В.И.Суриков» предполагал: «Очевидно, набросок создан на пути, много раз проделанном Суриковым, - из Москвы в Сибирь и обратно. За этим эскизом последовали многочисленные карандашные, подсвеченные акварелью, наброски композиции в целом и ее отдельных частей и варианты уже найденной композиции, написанные масляными красками на небольших, по сравнению с картиной, холстах».

Красноярским летом 1891 года установилась жаркая погода. Суриков ездил на берег Енисея жечь костры, ходил на охоту с сыном золотопромышленника Александром Кузнецовым. Дома в беседах с братом он утверждался в раздумьях о покорителе Сибири Ермаке. Его неудержимая кровь текла в жилах Василия Ивановича, передалась ему в наследство с отцовской стороны. Он написал портрет степенного Кобякова - урядника енисейского казачьего полка, предки которого осваивали вместе с Суриковыми местность за уральским хребтом. Василию Ивановичу приглянулась внешность Михаила и Павла Гоголевых, позировавших для этюда «Казаки в лодке». В августе, простившись с родственниками, Василий Иванович купил билеты для себя и дочерей на пароход «Казанец». На палубе он разговорился с преподавательницей истории в женской гимназии в Иркутске Калерией Александровной Козьминой. В своих воспоминаниях она рассказывала о впечатлении, которое с первого взгляда оставил в ее душе Суриков: «Внимание обратил на себя плотный коренастый человек среднего роста с типичным смуглым лицом сибиряка и с длинными густыми черными волосами, которыми он при разговоре забавно встряхивал». Василий Иванович познакомил спутницу с Олей и Леной, она обратила внимание на то, что девочки были одеты в темные платьица, держались застенчиво и скромно, переживая потерю матери.