В письмах к родным проскальзывают в это время нотки тщеславия. Ему нравится признание в художественном мире, приглашение на обеды к официальным лицам, аплодисменты при его появлении в среде художников, «пожалование» орденов, избрание в академики. Суриков горд тем, что Люксембургский музей предлагает приобрести у него картину из русской истории: «Наконец-то помаленьку узнают, что я такое» Потеря любимой матери в год окончания картины «Покорение Сибири Ермаком» омрачила радость его творческих успехов. Письмо Сурикова, впервые обращенное только к брату, наполнено скорбью. Это одно из тех писем, в которых с особой силой сказалась близость братьев и их взаимная любовь. После поездки на родину в 1896 году Суриков «собирается с духом», чтобы начать новую картину - «Переход Суворова через Альпы». В октябре 1895 года художник делится замыслом с братом: «Я задумал новую картину писать. Тебе скажу под строжайшим секретом: «Переход Суворова через Альпы». Должно выйти что-нибудь интересное. Это народный герой», - сообщает он Александру Ивановичу. Суриков осуществляет поездку в Швейцарию, где поднимается на ледники и спускается с них. Он остается верен себе: для этюдов ему необходима натура.

«Я поработал-таки в Швейцарии», - пишет он брату по возвращении из-за границы. Он продолжает работать с большим увлечением и напряжением в Москве в помещении Исторического музея и едет в Петербург ставить картину на выставку, которая должна открыться в марте 1899 года. Приобретение картины сразу после выставки для Музея Александра III (ныне Русский музей), дает автору моральное и материальное удовлетворение. Две последние поездки в Западную Европу - в 1900 году в Италию с дочерьми и в 1910 году к семье Кончаловских во Францию, а затем с П.П.Кончаловским по Испании - явились для Сурикова не только отдыхом. От поездки в Италию сохранилось всего два письма. Тем не менее они свидетельствуют о том, что художник снова глубоко воспринимал достопримечательности «Вечного города», Флоренции, Неаполя, Венеции. Но если в письмах 1883 - 1884 годов он не обмолвился ни одним словом о зарисовках и акварелях, сделанных им во время поездки, то в 1900 году он упоминает об этом. В письме из Неаполя художник сообщает: «Я здесь и в Венеции делаю акварели типов и видов». По приезде в Москву он пишет брату: «Я поработал в Италии акварели. Выставлю осенью». В этих акварелях, так же как и в акварелях, посвященных Испании, во всю мощь зазвучал колористический дар Сурикова. Мы не располагаем письмами из Испании и Франции, но, вернувшись в Москву и поселившись в Малаховке на даче, Суриков жалуется Кончаловским, что после Испании ему здесь скучно и холодно. По сравнению с яркостью испанских впечатлений малаховские «заборчики» показались ему бедными и серыми. Недолгое пребывание во Франции и посещение Люксембургского музея дало Сурикову возможность познакомиться с художниками-импрессионистами, о которых он пишет с восторгом позднее - в 1912 году; «Какие там дивные вещи из нового искусства! Монэ, Дегас, Писсаро и многие другие». Суриков не прошел мимо достижений живописи нового времени. О начале работы над «Степаном Разиным» мы узнаем из его писем 900-х годов, когда он неоднократно ездит на Волгу собирать этюды. Ему нужны «типы». «Главное - пейзаж». Волга увлекает художника ширью и простором. Эти этюды, выдержанные в светлой, легкой, красочной гамме, определили колористическое решение картины. Впервые у Сурикова в таком масштабе были развернуты просторы, насыщенные светом и воздухом. Вернувшись с Волги, живя на даче под Москвой, он постоянно ездит в город «поработать картину» по сделанным этюдам. В это произведение, как и в другие, вложен огромный труд. Судьба картины беспокоит художника. В иных, как бы недоговоренных словах, чувствуется, что с этим произведением связана внутренняя драма его автора: «Картина находится во владении ее автора Василия Ивановича и, должно быть, перейдет в собственность его дальнейшего потомства... Ну, да я не горюю - этого нужно было ожидать. А важно то, что я Степана написал! Это все».

Тревожное состояние художника сказывается в том, что после выставки 1906-1907 годов он продолжает работать над картиной, в основном - над образом Степана Разина. В 1910 году он снова возвращается к работе над ней. По настоянию Д.И.Толстого Суриков извлекает ее из Исторического музея, где она находится в ящике свернутой на вал, с целью осмотреть ее и закончить. По настоянию того же Толстого Суриков, считая, что картина закончена «и в тоне и в форме», решает отправить ее на Международную выставку в Рим. В окончательном варианте картины образ Степана Разина полон глубокого раздумья. Он приобрел не только автопортретные, но и автобиографические черты. Из биографии художника известно, что в начале девятисотых годов в период работы над картиной «Степан Разин» Суриков переживал глубокую творческую драму. Это сказалось на создаваемом художником образе героя картины, в котором отразилось душевное состояние самого Сурикова. Картина «Степан Разин» долгое время оставалась непроданной и при жизни художника музеем не была приобретена. Из писем Сурикова мы больше ничего не узнаем о ее судьбе.
К мысли о народных движениях на Руси художник возвращается постоянно. Особо взволновала его появившаяся в 1901 году статья Н.Н.Оглоблина «Красноярский бунт 1695-1698 годов», написанная на основе архивных документов. Суриков получил не только новое подтверждение того, что его далекие предки были казаками, но узнал также, что среди них были организаторы и участники этого движения. В письмах 1901-1903, 1910 годов к брату, В.В.Стасову, П.В.Голяховскому, В.А.Никольскому отразилось глубокое впечатление, какое произвела на него эта статья. Долгое время художник был увлечен желанием написать картину на эту тему и сделал к ней два известных эскиза. Картина не была осуществлена. Мы не находим в его письмах упоминаний о задуманной картине. Но насколько конкретной и серьезной была мысль написать ее, мы узнаем из письма В.И.Анучина, содержащего исключительно ценный и интересный материал. Это письмо написано 14 декабря 1901 года Сурикову. Оно является ответом на письмо Сурикова, которое, к сожалению, обнаружить не удалось. Из упомянутого письма Анучина и письма Стасова от 4 ноября 1902 года ясно, что картина «Красноярский бунт» не могла быть написана по цензурным условиям того времени.