В 1895 году совет Академии художеств присудил Сурикову звание академика. Не раз предлагали ему профессорство в академии и в Училище живописи, ваяния и зодчества в Москве, но он неизменно отказывался. «Я получил ваше извещение и благодарю за честь выбора, но согласиться не могу, - писал он директору училища.
- Меня даже удивляет это избрание, так как я думаю, многие художники знают, что я неоднократно уже отказывался от профессорства в академии и считаю для себя, как художника, свободу выше всего». А звание академика его скорее стесняло, чем радовало. Он редко бывал в Петербурге, неохотно посещал торжественные академические собрания.
«Соберутся и начнут говорить и говорить без конца, а потом еще заговорят «по существу», как будто раньше разговор шел без всякого существа, - возмущался он - А в искусстве делает как раз тот, кто ничего и не говорит-то».
Суриков вообще был не из разговорчивых. Но, случалось, взорвется и скажет уже действительно «по существу» и при этом еще подкрепит свою речь ударом кулака по столу.
9
Лето после смерти матери Суриков провел в Красноярске, и Сибирь как бы снова вдохнула в него жизнь. Он вернулся осенью в Москву успокоенный, собранный, готовый к новым трудам. Все ждали, что новый труд этот будет картина, посвященная вождю крестьянского восстания атаману Степану Разину. А Суриков думал о другой картине.
Героями ее будут славный полководец Александр Васильевич Суворов и русский народ, солдаты. В его картине не будет ни грохота пушек, ни стрельбы, ни крови. Он покажет беспримерный подвиг русских солдат и их полководца при переходе русской армии через Швейцарские Альпы во время русско-французской войны 1799 года.
Новая эпоха, новая страна и, конечно, новые трудности. Но трудности только возбуждают Сурикова. Надо все узнать, изучить, обдумать, прежде чем приступать к работе над картиной. Суриков читает исторические книги, относящиеся ко времени Суворова, изучает его биографию, просматривает все его портреты.
Он делает десятки зарисовок вооружения, одежды, достает подлинные мундиры солдат того времени. На даче под Москвой, в Красноярске ищет и находит «натуру» для своих солдат, пишет этюд серого коня...
Весной 1897 года - через два года после того как Суриков задумал писать «Суворова» - он наконец приступает к созданию картины.
В марте 1899 года Василий Иванович Суриков повез картину в Петербург на двадцать седьмую передвижную выставку. Как всегда, к открытию выставки съехались почти все члены товарищества. Перед открытием выставки состоялся парадный обед. Посторонних на обеде никого не было, а для газетчиков и журналистов на двери был нарисован традиционный кулак.
Яков Данилович Минченков в книге «Воспоминания о передвижниках» рассказывает, что на этих обедах «старики забывали свою старость, свое положение степенных профессоров и жили в эти часы жизнью художественной богемы в духе шестидесятников.
«А что, батько, - выкрикивал там через стол вихрастый Суриков Репину, - есть еще порох в пороховницах? Не иссякла сила передвижников?»
А Репин, потрясая прядями густых волос и грозя кулаком в пространство, смеялся: «Есть еще порох в пороховницах, еще не иссякла наша сила...»
Кто-то за роялем, и все хором: «Из страны, страны далекой, с Волги-матушки широкой, собралися мы сюда...»
«Давай бурлацкую!» - «Сперва «Выдь на Волгу, чей стон раздается», а потом «Эй, ухнем! Товарищи, ухнем!» (Передвижники уже тогда звались товарищами.) «Ухнем, еще разик - ухнем!»
Гудит зал. В. Маковский бьет на гитаре, Богданов за роялем. Расступись, дай место!
Сбрасывает с себя сюртук низенького роста старик, барон М.П.Клодт, подымая руки кверху, быстро сыплет коротенькими ножками финский танец. Репин с компанией бьет в такт в ладоши».
Поздно расходятся по домам передвижники, а рано утром все уже на выставке. И Суриков пишет дочерям: «Здравствуйте, дорогие мои Олечка и Еленушка! Картину выставил. Тон ее очень хорош. Все хвалят. Она немного темнее музея Исторического, но зато цельнее. Поставил ее при входе в залу».
Ни об одной картине Сурикова не было столько разноречивых толков, как о «Суворове». Хвалили. Ругали. Говорили об ошибках: не так одеты солдаты, не так ведет себя лошадь на обрыве, не должны смеяться солдаты в такую трагическую минуту и т.д.
Что касается «ошибок», то Суриков, как всегда, оставил за собою право их делать. Такие «ошибки» нужны были ему для картины, и исправлять их он не собирался. «Суть-то исторической картины - угадывание. Если только сам дух времени соблюден, в деталях можно какие угодно ошибки делать. А когда точка в точку - противно даже», - говорил Суриков.
Но вот когда некоторые реакционные газеты «похвалили» его за то, что он показал своего Суворова верным слугой царю и престолу, художник возмутился. Ему и во сне не снилось, что картина, посвященная русскому народу и ее великому полководцу, появление которой случайно совпало со столетним юбилеем швейцарского похода Суворова, будет так принята и так истолкована.
Что можно было возражать на эту глупую и гнусную болтовню? Не к лицу были Сурикову какие бы то ни было оправдывания. За него говорили и будут говорить его картины.
|
