Книга Галины Чурак. Василий Суриков

» Первая » Вторая » Третья » Четвертая » Пятая » Шестая

В «Меншикове» Суриков развил и обогатил живописные качества и достоинства, заложенные уже в «Стрельцах». Современник Сурикова, художник Михаил Нестеров вспоминал о впечатлении, которое произвела картина на молодых живописцев: «Мы с великим увлечением говорили о ней, восхищались ее дивным тоном, самоцветными, звучными, как драгоценный металл, красками. Меншиков из всех суриковских драм наиболее «шекспировская» по вечным, неизъяснимым судьбам человеческим». Продав картину Третьякову, Суриков смог осуществить на полученные деньги так необходимую ему поездку в Европу. Она продолжалась около восьми месяцев. Художник осмотрел картинные галереи Берлина, Дрездена, Парижа, побывал в Мюнхене, Флоренции, Риме, посетил Неаполь, Венецию и через Вену вернулся в Москву.
Обычно сдержанный и даже скупой на переписку, Суриков писал во время путешествия своему учителю и другу Павлу Чистякову в Петербург и в Москву Павлу Третьякову обстоятельные письма, в которых делился восторгом перед великими мастерами прошлого или несогласием с ними. Он был вдумчив и разборчив в своих оценках, и его нисколько не смущали общепринятые взгляды. Из старых мастеров ближе всех ему оказались Веронезе, Тициан, Веласкес, Тинторетто. Сурикова покорила «страшная мощь» портретов «краснобархатных дожей» Тинторетто, «с такой силой вспаханных и пробороненных кистью», его восхитила «нечеловеческая мощь» живописи Веронезе в Поклонении волхвов, которых «хватал, рвал с палитры это дивное мешево, это бесподобное колоритное тесто красок».
А с «Портретом Иннокентия X» Веласкеса он прощался, как с живым человеком: «Здесь все стороны совершенства есть: творчество, форма, колорит, так что каждую сторону можно отдельно рассматривать и находить удовлетворение».
Эта поездка стала для художника второй академией. Он не только смотрел, анализировал, запоминал, но и много работал. Суриков сделал массу этюдов, много писал акварелью, а вернувшись в Москву, исполнил «Сцену из Римского карнавала», где проявился его новый подход к колориту.
Написанная в светлой цветовой гамме, построенная на сочетаниях легких, почти прозрачных оттенков розового с включением плотных коричневых, алых, желтых цветов, картина отличается тем колористическим и фактурным разнообразием, которое так высоко ценил живописец. «Да, колорит - великое дело! Видевши теперь массу картин, я пришел теперь к тому заключению, что только колорит вечное, неизменяемое наслаждение может доставлять, если он непосредственно, горячо передан с природы. В этой тайне меня особенно убеждают старые итальянские и испанские мастера, - писал художник Третьякову. - Я за колорит все готов простить».

Удивительное соединение впечатлений от восхитивших его великих колористов прошлого, наблюдений серебристо-прозрачной атмосферы Венецианской лагуны, воспоминаний о природе любимой Сибири с ее синими холодными далями, опыта, приобретенного в прежних работах, - все воплотилось в самом совершенном и великом создании Сурикова – «Боярыне Морозовой». Она отличается от его первых двух полотен своим цветовым строем, что свидетельствует об активном развитии суриковского дарования.

Во время европейской поездки в путевых альбомах рядом с зарисовками и акварелями, изображающими неаполитанскую набережную, собор Святого Марка в Венеции или Римский карнавал, постоянно возникали эскизные наброски будущей картины, исполненные карандашом или акварелью. Вернувшись в мае 1884 года в Москву, Суриков уже не отвлекался ни на какие другие работы и полностью погрузился в осуществление грандиозного замысла.

Трагическая судьба опальной боярыни поразила Сурикова еще в далеком детстве, когда он впервые услышал рассказ о боярыне Морозовой. Но должны были пройти годы, чтобы дремавшее в памяти подкрепилось знаниями, почерпнутыми в книгах прославленных историков - Ивана Забелина, Василия Ключевского, Николая Тихонравова. А затем произошло чудо - чудо преображения реальных событий в художественное произведение. Мятежное XVII столетие влекло к себе Сурикова. Там разворачивались трагические события, действовали яркие личности. Соляные и медные бунты, вольница Стеньки Разина, церковные реформы патриарха Никона, приведшие к расколу в церкви и к народному движению, стрелецкие волнения - из этих событий состоял смутный XVII век на Руси. Феодосия Прокофьевна Морозова принадлежала к самому родовитому русскому боярству. Она была ярой противницей реформ Никона и последовательницей протопопа Аввакума, духовного главы раскольнического движения, «ревнителя благочестия» на русской земле. Суриков изобразил в картине момент, когда Морозову, закованную в цепи, в простых санях провозят «на позорище» по московским улицам, чтобы затем заточить навсегда в Боровский монастырь, где она вскоре трагически закончит свои дни.
Бледное лицо, горящие глаза, фигура в черной одежде, рука, взметнувшаяся в двуперстном знамении, подобно языку черного пламени... «Персты рук твоих тонкокостны, а очи твои молниеносны. Кидаешься ты на врагов, как лев», - так писал о Морозовой протопоп Аввакум. Во всем ее облике выражена фантастическая сила, готовность идти на любые муки, но остаться верной своей идее. Вторит жесту Морозовой юродивый, тянется за санями нищенка, задумчиво смотрит странник, склоняет перед мужеством боярыни красивую голову юная боярышня в голубой шубке, бегут за санями мальчишки, непременные свидетели всего, что происходит на московских улицах. Они олицетворяют живую связь времени настоящего и будущего, сохраняя в памяти реальность, становящуюся для следующих поколений историей. Так и Суриков подростком не однажды бывал вовлечен в круговорот сибирских событий, впечатления от которых вплетались в канву его исторических полотен. Московский люд XVII века во всей пестроте одежд, состояний, возрастов заполняет картину. Известны слова Сурикова, что он не мыслит действия отдельных исторических лиц без народа, без толпы. Народная драма с отчаянием, верой, надеждой разворачивается на большом полотне. Сколько разнообразных оттенков отношений к опальной боярыне и чувств передает художник!
И вновь, как и в прежних его произведениях, картина являет полное единство глубоко драматического содержания и «расточительной» щедрости живописи. Морозный воздух, искрящийся голубой снег, богатое разнообразие одежд, маковки церквей, опушенные снегом крыши домов - все вместе сливается в могучий и стройный аккорд, подобный звучанию органа, которым художник восхищался в соборе Парижской Богоматери. Его покорили чарующие звуки этого дивного инструмента - от «тончайшего пианиссимо до мощных, потрясающих весь храм звуков». Так и в «Боярыне Морозовой» сплавляются воедино сложнейшие взаимоотношения красок, цвета, освещения, многообразие состояний героев картины - от высокой трагедии до простого любопытства или злобной насмешки.